Ранний советский гуманизм: как сиделось в тюрьме в 1919-20 годах
В 1919 году, когда Советская Россия была поглощена войной с внутренними и внешними врагами, борьбой с голодом и эпидемиями, в знаменитой «Таганке» — Московской губернской уголовной тюрьме — был организован великорусский оркестр заключённых.
Организовал его заключённый — князь Чагадаев. До революции он был помощником Андреева в популяризации русского народного музыкального творчества за рубежом, солировал в Андреевском оркестре, основал Лондонский королевский оркестр. Помогал Чагадаеву другой заключённый — Сухотин, бывший поручик, участник убийства Распутина. Оба они в 1918 году работали в Главном управлении по снабжению металлами «Расмеко»: Сухотин — заместителем заведующего, Чагадаев — секретарём. Созданное ещё в 1915-м, в декабре 1917 года оно было включено в ВСНХ как исполнительный орган его металлургической секции. Осенью 1918 году Сухотин и Чагадаев были арестованы за «вымогательство взяток» по «делу Расмеко».
Дело ввиду особой важности разбиралось в Верховном Ревтрибунале при ВЦИК. Обвинялись они в том, что, «состоя на службе Советской республики по взаимному между собою соглашению вымогали взятки у владельцев металлургических фабрик, задерживая отпуск металлов и отказывая в нём». Заведующий «Расмеко» Каупуш, которого обвинение сочло «главным виновником преступных действий», скрылся. Сухотин, его заместитель, объяснил на суде, что Каупуш старался ограничить выдачу металлов частным предприятиям, так как опасался сокращения запаса металлов, приостановки деятельности предприятий и массового расчёта рабочих».
Обвинитель Крыленко потребовал для них высшей меры наказания, и суд приговорил их к расстрелу. Однако вскоре по решению Президиума ВЦИК смертная казнь была заменена на бессрочное лишение свободы с принудительными общественными работами.
Их идею организовать в тюрьме оркестр поддержал Центральный карательный отдел Наркомата юстиции РСФСР, в чьём ведении находилась тюрьма. С мая 1918 года отделом руководил Саврасов. Он и его сотрудники решили, что оркестр — дело нужное для агитации и просвещения.
Численность созданного оркестра составляла в разное время 14-18 человек. Занятые в нём заключённые были выходцами из разных социальных групп, разных возрастов, каждый со своей судьбой. Сроки отбывали за разные преступления: кражи «по нужде», грабежи, бродяжничество, убийство, дезертирство, за вымогательство взяток и другие. Самому молодому было 15 лет, самому старому — 85.
С музыкой в своей прежней, свободной, жизни был связан и ещё один оркестрант — Колобов, тюремный учитель музыки. Ему было всего 19 лет. Осенью 1917 года он вступил в Красную гвардию, затем — в Красную армию. Он совершил вооруженное ограбление: по его собственному признанию, его «замучил голод». Он был осуждён на заключение в тюрьме «до конца Гражданской войны».
Для каждого оркестранта не только любовь к музыке стала важным мотивом для участия в оркестре. Это давало возможность периодически покидать стены тюрьмы: для игры на концертах-митингах. И ещё давало надежду на сокращение срока заключения.
Так, музыкант Смыслов, осуждённый за то, что «как член РКП (б) был мобилизован на фронт, но по назначению не отправился», в 1920 году несколько раз писал в Комитет по борьбе с дезертирством: просил «освобождения и посылки как честного красноармейца на Польский фронт», «горя желанием искупить свою вину в деле уничтожения нашего последнего врага — польских белогвардейцев».
Другой оркестрант — Каменев, — приговорённый к 20 годам заключения, писал прошение в Центральный карательный отдел с просьбой «дать спокойно умереть на защите революции, а не «гнить паразитом в тюрьме». Будучи красноармейцем и «жертвой «экспоатации», он убил своего брата на почве идеологических разногласий: брат был школьным учителем, содержал после смерти родителей, всех братьев и сестёр, был офицером, приверженцем кадетской партии и «вращался в кругу «итилегенцы». Убил «во время сна, в постели… выстрелом из револьвера в голову», «в порыве молодого горячего сердца», поскольку, дескать, в ином случае «от руки брата… пала бы не одна жертва пролетариата, получившая удар в спину». Своё прошение об отправке на фронт Каменев заключил словами: «В переживаемое наше дорогое время, где все честные граждане на защите и строительстве революции, тот только не кузнец счастья трудового народа, кто может спокойно жить в стенах тюрьмы».
Преступник «по должности» Трусов несколько раз писал заявления во ВЦИК с просьбой назначить на работу в одну из трудовых колоний как способного крестьянина. Осуждён он был за то, что, будучи секретарем приемной комиссии при Богородском военкоме, снабжал дезертиров поддельными документами, чтобы они имели возможность в дальнейшем уклоняться от службы в Красной армии.
Так, прошение удовлетворили у поляка, русского подданного, Юрчинского. Осуждённый на 5 лет за кражу, которую совершил, будучи безработным, он имел на содержании жену (она тоже отбывала тюремное заключение — в женской тюрьме) и двоих детей, 3-х и 5 лет. В своем заявлении в Центральный карательный отдел, апеллируя к своему опыту службы в 1-м Московском советском караульном полку, просил отправить его в трудовую колонию: дескать, хорошо знаком со всеми земледельческими орудиями, паровыми молотилками и сельскохозяйственными работами. В мае 1920 года по распоряжению Московской распределительной комиссии его отправили в Кострому, в трудовую колонию «дорабатывать» там срок.
Существовала и возможность освобождения «на поруки». Так, на поруки был отпущен 15-летний Ульянов — самый младший участник оркестра. Работал он столяром. Арестовали его за появление в общественном месте в пьяном виде и «дезертирство». Комиссия по делам несовершеннолетних, ввиду неоднократного совершения им краж и побеге из приёмника-распределителя (именно это и сочли «дезертирством»), постановила направить его в Московский столичный народный суд Домникского участка. Рассмотрев дело, народный суд, решил, что Ульянов — «извращенный элемент, требующий исправления», и приговорил его к 3 годам заключения в Таганской тюрьме «для педагогического воздействия». После заключения его в тюрьму выяснилось, что приговор ему был вынесен в нарушение декрета Совнаркома от 4 марта 1920 года «О суде над несовершеннолетними». Не было также принят во внимание тот факт, что тюремное заключение для несовершеннолетних было отменено ещё по Декрету о комиссиях для несовершеннолетних, принятому 17 января 1919 года. В итоге через четыре месяца после заключения его забрала на поруки родная тётя.
Более реальной возможностью сократить срок заключения были амнистии. Объявлялись они часто: по случаю годовщин Октябрьской революции и решающих побед Красной армии.
Так, 5 ноября 1919 года по общей амнистии, объявленной ВЦИК ко 2-й годовщине Октябрьской революции, был снижен срок заключения одному из оркестрантов — Боровикову. Бывший заводской слесарь, он был осуждён за вооруженное ограбление: угрожая убить, ограбил комиссара юстиции Апина, приехавшего в Москву в качестве представителя Комиссариата юстиции Западной Сибири и Степного края на I Всероссийский съезд областных и губернских комиссаров юстиции (20-26 апреля 1918 года). В вину ему вменялись также уличные ограбления, убийство двух соучастников, и кража 53 тысяч рублей из кассы завода Ганзелинского. Срок ему был снижен с 10 до 3-х лет.
Через год, по амнистии 1920 года, которая была объявлена после занятия Красной армией Крыма и торжественного объявления об окончании Гражданской войны, были снижены сроки заключения большинству оркестрантов. Другим тюремное заключение заменено или принудительными работами «под стражей», или «без содержания под стражей». Приговорённые к заключению «до окончания Гражданской войны» получили свободу. Именно по этому пункту амнистии был освобожден из тюрьмы и направлен на принудительные работы без лишения свободы тюремный учитель музыки Колобов. Поляку Юрчинскому — «знатоку молотилок», — отправленному в Кострому, 5-летний срок заключения был заменен принудительными работами без лишения свободы на 1 год и 4 месяца.
Другому оркестранту — Коршунову — 10 лет тюремного заключения с принудительными работами были заменены 3-мя годами принудительных работ по специальности. Бывший конторщик Московского телеграфа, он был осужден за участие в краже 11 мешков муки из запломбированного вагона на железнодорожной станции Москва-товарная. Сам он объяснял причины совершения преступления «голодом семьи».
Таким же образом была применена амнистия 1920 года и к Леонову, бывшему заведующему складами Центроснаба, занимавшегося снабжением армии и населения. Леонов был заключен в Таганскую тюрьму за участие в убийстве.
До начала 1921 года истекли сроки заключения шестерых оркестрантов. Однако они предпочли остаться в тюрьме: чтобы выйти на свободу с другими своими товарищами оркестру.
Такой выбор сделал тюремный учитель музыки Колобов. Получив 26 ноября 1920 года ордер об освобождении, он написал заявление в Центральный карательный отдел: «Мною сего числа получен ордер на освобождение. Приняв его с чувством сердечной благодарности, но, состоя членом великорусского оркестра заключённых Московской Таганской тюрьмы с первых дней его основания, сроднившись с ним, мне, должно открыто заявить, тяжело расставаться с товарищами, участвующими в оркестре, не зная, какова их дальнейшая участь, и тем самым расстраивать с таким трудом созданную музыкальную единицу. Вследствие этого отказываюсь от освобождения впредь до выяснения вопроса об освобождении остальных моих товарищей по оркестру».
30 декабря 1920 года постановлением Московской распределительной комиссии начальнику Таганской тюрьмы было предложено «обратить» заключённых Алешко, Боровикова, Сухотина и Чагадаева на принудительные работы без содержания под стражей. Но, как было особо оговорено, с «правом оставления в тюрьме впредь до освобождения всего великорусского оркестра». Таким образом, этим заключённым, по сути, был предоставлен выбор: либо выйти на свободу, либо остаться в тюрьме. Судя по всему, московское тюремное начальство хотело сохранить хорошо зарекомендовавший себя оркестр. Поступок Колобова подсказал им, как это можно сделать. Все четверо предпочли остаться в тюрьме, чтобы не разрушать музыкальный коллектив.
Освободиться из тюремного заключения в полном составе, путем направления на принудительные работы без лишения свободы, оркестру удалось благодаря ходатайству Центрального карательного отдела, направленному ВЦИК. Эго ходатайство ВЦИК удовлетворил. Освободили даже тех, кому несколько раз отказывали в амнистии и сокращении срока.
В один день, 16 февраля 1921 года, из «Таганки» вышли 14 оркестрантов. Вне этого состава оказались четверо. Подростка Михаила Ульянова взяла на поруки тетя. 85-летний Иван Федорович Алексеев, осужденный за убийство жены, и умер в «Таганке» «по дряхлости». Отправленный в Кострому Александр Михайлович Юрчинский, был обращен на принудительные работы в типографии. Михаил Николаевич Ростов, освобождённый последним из оркестрантов, в марте 1921 года, был направлен в Бюро принудительных работ при Московском Совете.
После освобождения оркестр переехал в общежитие Центрального карательного отдела. Оркестранты получили продовольственный паёк. Впереди Великорусский оркестр Таганской тюрьмы ждали выступления на концертах-митингах и прочих советских массовых празднествах.