Пять драк русских поэтов

Сергей Есенин – Борис Пастернак

Близкий друг Сергея Есенина Анатолий Мариенгоф (поэты дружили до ссоры в 1923-м) писал, что в последние годы Есенин давал волю своим пьяным выходкам чаще обычного. Так, Мариенгоф описывает случай, когда, еще не дочитав стихотворения, Есенин «схватил со стола тяжелую пивную кружку и опустил ее на голову [поэта] Ивана Приблудного». Крестьянского поэта увезли в больницу.

Но если Приблудного Есенин считал своим учеником и относился к нему покровительственно, то стихи другого поэта – Бориса Пастернака – он не любил.

Валентин Катаев описывает драку поэтов, которая произошла в редакции журнала «Красная новь», называя Есенина «королевичем», а Пастернака – «мулатом»:

«И вот я уже стою в тесной редакционной комнате «Красной нови» в Кривоколенном переулке и смотрю на стычку королевича и мулата. Королевич во хмелю, мулат трезв и взбешен. А сын водопроводчика их разнимает и уговаривает: ну что вы, товарищи…»

Драка произвела переполох в редакции – секретарша редакции, пишет Катаев, не знала, в каком кабинете укрыться от повздоривших поэтов.

«Королевич [Есенин] совсем по деревенски одной рукой держал интеллигентного мулата [Пастернака] за грудки, а другой пытался дать ему в ухо, в то время как мулат – по ходячему выражению тех лет, похожий одновременно и на араба и на его лошадь, – с пылающим лицом, в развевающемся пиджаке с оторванными пуговицами с интеллигентной неумелостью ловчился ткнуть королевича кулаком в скулу, что ему никак не удавалось».

Причина драки, увы, неизвестна, однако, судя по рассказу Катаева, Есенин мог наброситься на Пастернака почти по любому поводу.

Катаев отмечает, что Есенин «всегда брезгливо улыбался при упоминании имени мулата, не признавал его поэзии и говорил мне:

– Ну подумай, какой он, к черту, поэт? Не понимаю, что ты в нем находишь?».

Осип Мандельштам – Алексей Толстой

Мандельштам был неврозен и вспыльчив. Грустен и растерян после случая, когда к нему в квартиру ворвался писатель Сергей Бородин.

Николай Чуковский вспоминает, что Бородин одолжил Осипу 50 рублей, надеясь, что Мандельштам вернет их вскоре – на днях. Однако Мандельштам возвращать деньги не собирался.

Тогда Бородин явился в комнату к Осипу, но застал там его жену – Надежду Яковлевну. Бородин ругался на нее, требуя денег. В эту минуту в комнату как раз вошел Мандельштам. Мандельштам с порога заявил, что денег у него пока нет. А Бородина – попросил выйти вон.

В комнате завязалась драка. «Два умных человека – плотный коротенький Бородин и сухопарый Мандельштам – тузили друг друга, а Надежда Яковлевна кричала», пишет Чуковский.

После этого случая в Доме Герцена был устроен товарищеский суд над литераторами. Председательствовал на нем Алексей Толстой. Мандельштам на суде не упоминал ни о каких 50 рублях и настойчиво просил признать виновным Бородина – за то, что тот оскорбил его жену. Мандельштам заявил, что если суд не признает виновным Бородина, то он будет считать его председателя – Алексея Толстого – таким же оскорбителем своей жены, как и Бородина.

Суд признал виновными обоих. Месяца через два в бухгалтерии Издательства писателей в Ленинграде был платежный день. Очевидец произошедшего в бухгалтерии, Елена Тагер, писала:

«Мандельштам, увидев Толстого, пошел к нему с протянутой рукой; намерения его были так неясны, что Толстой даже не отстранился. Мандельштам, дотянувшись до него, шлепнул слегка, будто потрепал его, по щеке и произнес в своей патетической манере: «Я наказал палача, выдавшего ордер на избиение моей жены».

Толстой обещал закрыть для Мандельштама все издательства и пожаловался на него «литературному генералу» Максиму Горькому. Вскоре в пишущих кругах Москвы стала ходить фраза о Мандельштаме с антисемитским оттенком: «Мы ему покажем, как бить русских писателей». Эту фразу приписывают Горькому.

Надежда Яковлевна считает, что Толстой начал жесткую компанию против Мандельштама и что, возможно, именно эта пощечина, а не оскорбительные стихи про Сталина, стали причиной ареста поэта в ночь с 13 на 14 мая 1934 года.

Владимир Маяковский – Жак Израилевич

Во время съемок Лили Брик в «Заколдованная фильмой» ее буквально забрасывал цветами дореволюционный приятель Осипа Брик – некий Яков (Жак) Израилевич. Про Израилевича было известно, что он был бретер и «очень по-своему культурный, прожигатель денег и жизни». Маяковскому Лиля ничего про настойчивые ухаживания еврея не говорила.

Однажды от Жака Израилевича Лиле пришло любовное письмо. Это письмо прочитал Маяковский. Поэт пришел в ярость, и вместе с Лилей и ее вторым мужем – Осипом – они поехали в Петроград, чтобы найти назойливого ухажера.

Лиля Брик рассказывает, что Маяковский случайно встретил Жака на улице. И сразу набросился на него с кулаками. Случилась серьезная драка, в результате которой их двоих задержала милиция. Кулаки Маяковского были все в синяках. В отделении поэт не преминул воспользоваться своими связями – Маяковский позвонил Максиму Горькому и потребовал себя освободить. Отпустили обоих.

После этого случая Максим Горький «страшно возненавидел Маяковского», пишет Роман Якобсон. Видимо, он не хотел быть участником любовной истории, в которой принимали участие четверо человек (два мужа, жена и ее ухажер).

Константин Бальмонт – Пушкинист Морозов

В пятницу 8 ноября 1913 после восьмилетнего отсутствия в Петербург приехал Бальмонт. И, разумеется… выпил. Алкоголь был Бальмонту крайне противопоказан, вспоминают современники. «Одна рюмка водки, например, могла его изменить до неузнаваемости», пишет жена поэта. Вечером 8 ноября одной рюмкой Бальмонт не ограничился.

«К утру Бальмонт напился пьян, сел подле Ахматовой и стал с нею о чем-то говорить», вспоминает один очевидец. Дело происходило в «Бродячей собаке». Другой очевидец пишет, что Бальмонт сидел за столиком, выпивал, хватал любого проходящего мимо человека и говорил ему: «Эй, принеси-ка мне бутылочку рому!». Многие старались не замечать пьяного, съедая свое оскорбление и проходя мимо. Не прошел мимо пушкинист Морозов.

Данные очевидцев драки разнятся, но все они говорят, что Морозов подошел к Бальмонту и начал представляться, перечисляя свои регалии и научные титулы. При этом Морозов заметил, что является большим поклонником стихов Бальмонта. Или, как минимум, положительно отозвался о его стихах.

Тем не менее на все это Бальмонт брезгливо резюмировал: ««Мне не нравится ваш голос». А потом добавил: «Старичок, иди спать!»

В лицо Бальмонту полетел стакан с вином. «Пошла драка, – вспоминает очевидец. – Ахматова бьется в истерике, Гумилев стоит в стороне, а все прочие избивают Морозова. Драка была убийственная.

Все были пьяны и били без разбору друг дружку смертным боем». Наутро Бальмонт явился домой весь в синяках и в разорванном сюртуке. Помирился ли поэт с пушкинистом, неизвестно.

Иосиф Бродский – Анатолий Найман

Писательница Людмила Штерн работала в Ленинграде на улице Пестеля и наблюдала из окна странную сцену.

В ее дворе-колодце стоял теннисный стол, на который пару раз в неделю приходил играть будущий нобелевский лауреат Иосиф Бродский. Как-то раз она услышала с улицы озлобленные мужские крики. Выглянув в окно, Людмила увидела, что у стола спорили два поэта. «На пинг-понговом столе сидел взъерошенный Бродский и, размахивая ракеткой, доказывал что-то Толе Найману», пишет Людмила.

Уже через несколько секунд Найман бегал вокруг стола и что-то кричал (с высоты окна было не разобрать). Бродский положил ракетку на стол, сложил руки на груди и плюнул Найману под ноги. Найман ринулся назад, пытаясь опрокинуть стол. Бродский повалил Наймана. Людмила Штерн вспоминает, что примерно в этот момент она выбежала на улицу и увидела следующее:

«Человек испытывает страх смерти, потому что он отчужден от Бога, – вопил Иосиф, стуча наймановской головой по столу. – Это результат нашей раздельности, покинутости и тотального одиночества. Неужели вы не можете понять такую элементарную вещь?».

Действительно.

При подготовке этого материала использованы письма современников поэтов, воспоминания и художественные произведения Валентина Катева, Романа Якобсона, Николая Чуковского, Людмилы Штерн, Анатолия Мариенгофа и Надежды Мандельштам.